И вот в конце концов он решил попросту покинуть этот жалкий птичий двор, где только и умеют, что кудахтать да дремать, сидя на насесте.
– Матушка, – сказал он. – Испания мне надоела! Я отправляюсь в Рим.
– Что ты, мой мальчик, – сказала бедная курица, – ведь это страшно далеко! Ты заблудишься.
– Пустяки! – ответил цыплёнок. – Все дороги ведут в Рим.
– Предположим, – сказала курица. – Но будь уверен, что задний двор, на котором ты родился, стоит любого двора, даже королевского. Нигде на свете ты не найдёшь такого уютного курятника, выбеленного чистейшей извёсткой, таких тенистых шелковичных деревьев, под ветвями которых можно укрыться и от дождя, и от зноя, такой огромной, такой величественной, такой душистой кучи навоза!.. А сколько здесь червей! Ведь их и разыскивать не нужно – наклони голову и клюнь! Наклони голову и клюнь! Я уж не говорю о том, что здесь ты окружён любящей роднёй. Все петухи и куры вокруг – наши двоюродные и троюродные… И кроме того, три великолепных сторожевых пса днём и ночью охраняют нас от лисицы. Не забывай этого, дитя моё!
– Нет, и не уговаривайте меня! Я ни за что не останусь в этой дыре. Я хочу видеть свет и хочу, чтобы свет увидел меня!..
– Погоди же, погоди, дитя моё! – закричала курица. – Дай мне обнять и благословить тебя!
– Вы слишком чувствительны, матушка, – ответил цыплёнок. – А впрочем, если это вам доставит удовольствие… – И он наклонил голову.
– Выслушай меня, сын мой, – сказала курица, приподнимая лапку. – Два-три совета – это всё, что я могу дать тебе на дорогу. Во-первых, избегай поваров и поварят – их легко узнать по белым колпакам, передникам и ножам, которые они носят сбоку, за поясом. У этих людей нет ни стыда, ни совести. Они настоящие разбойники. Им ничего не сто́ит зарезать вас среди бела дня и ощипать до последнего пёрышка… Во-вторых, будь услужлив, приветлив и учтив. Недаром говорят: «Кто меняет в дороге коня на осла – сам осёл; кто меняет услугу на услугу – мудрец». Я сама помню один случай…
– Извините меня, матушка, – перебил её цыплёнок. – Всё это очень интересно, но мне, к сожалению, некогда, я должен спешить. Передайте моё нижайшее кукареку батюшке и прочей родне.
И с этими словами он распустил хвост по ветру, добежал до полуоткрытой калитки, перескочил через порог, и не успела курица опомниться, как он уже скрылся из виду.
2
Сначала путешествие его было очень приятно. Он скакал, летел, бежал, наслаждаясь утренней прохладой, останавливался, чтобы отдохнуть и подкрепиться несколькими зёрнышками, расклевать гусеницу или, как говорится, заморить червячка, а потом опять бежал, летел, скакал…
Но когда солнце поднялось повыше и стало припекать не на шутку, ему сделалось жарко и сильно захотелось пить.
Так как у него не хватало правого глаза, то он посмотрел налево, потом сделал полоборота, ещё раз посмотрел налево и закричал во всё горло:
– Река! Ку-ку-река! Ку-ку-река!
Но это была вовсе не река, а только маленький ручеёк, почти пересохший от зноя…
Однако же не зря сказано: «Где быку и не напиться, там петуху – утопиться!»
Для нашего странника и в этом ручейке было довольно воды…
И вот когда он наклонился к воде в последний раз, она вдруг пролепетала еле слышным от слабости голосом:
– О сеньор, по вкусу ли вам пришлось это питьё? Я бы рада была угостить вас получите, да нечем – это мои последние капли… Я сохну, умираю… Вы сами видите: два жалких листка стали для меня непроходимой преградой. Я не могу поднять их, чтобы унести с собой, и не могу обогнуть их… Умоляю вас, будьте милосердны, отбросьте куда-нибудь в сторону эти два листа! Одним движением клюва вы можете вернуть меня к жизни и открыть передо мной дорогу. После первого же дождя я расплачусь с вами!
– Что? – сказал тринадцатый цыплёнок и открыл свой единственный глаз так широко, как только мог. – Уж не принимаете ли вы меня за чистильщика канав? Стоило ли покидать свои родовые поместья, чтобы прокладывать путь в свет не себе, а другим! Что же касается дождя, то я не охотник до него. Я хорошо помню, как после одного ливня кто-то назвал меня мокрой курицей. Это меня-то! Курицей! Да ещё мокрой!.. Нет уж, справляйтесь сами как знаете. А я вам не слуга.
Тут он взмахнул крылом, оттолкнулся от земли шпорой и перелетел на другую сторону ручья…
– Ты ещё вспомнишь обо мне… – пробормотала вода.
3
К тому времени, когда солнце поднялось на самую середину неба и колокол на церковной башне отсчитал целую дюжину гулких, полновесных ударов, тринадцатый цыплёнок (для краткости мы будем называть его просто Тринадцатый) уже добрался до оливковой рощи.
Он нашёл себе уютное местечко в тени, затянул глаз плёнкой и задремал. Ему снился очень приятный сон – будто он занял высокое, самое-самое высокое положение в свете. Это он вместо солнца плыл по небу, светил направо и налево, жёг и припекал кого следует, а солнышко, опустив свой золотой гребешок и свернув лучистые крылья, дремало в роще олив. Да, это был очень, очень приятный сон!
Выспавшись всласть, Тринадцатый проснулся, подскочил на одном месте, крикнул «ку-ку-ре-ку» и отправился дальше.
Скоро он оставил позади оливковую рощу и вышел на укромную полянку, всю заросшую кустами диких роз.
– И кто только насажал здесь столько ко-ко-лючек! – сказал он. – Нет, надо удирать отсюда поскорее!
И он так сильно взмахнул крылом, что ветки вокруг него закачались, а в траве зашелестело. Он остановился и прислушался.
– Добрый сеньор, – шелестело в траве, – помоги мне! Я ветер – тот самый, который в хорошие времена вырывает с корнем оливковые деревья и сбрасывает с домов крыши… Видишь, что сделал со мной полуденный зной, – я почти без чувств и лежу на самой земле…
– Ах, так это вы, принц-невидимка? – сказал Тринадцатый, не кланяясь. – Вот уж не ожидал встретить ваше высочество так низко!.. Что же это с вами случилось?
– И сам не знаю, – чуть дыша прошептал ветер. – Должно быть, я слишком долго играл с розами, они вскружили мне голову…
– Так, – сказал Тринадцатый. – Чего же вы хотите от меня, ветреный принц?
– Ах, меньше малого! – зашелестел ветер. – Приподними меня чуть-чуть над землёй и взмахни разок-другой своим крылом, чтобы я мог прийти в себя.
– Не понимаю, – сказал Тринадцатый. – Разве можно поднять то, чего не видишь? А я вас не вижу.
– И не надо, – ответил ветер. – Вот рядом со мной лежит пушинка одуванчика. Подкинь её кверху и гони крылом. А уж я поднимусь вместе с ней. Чуть только я выберусь из этих зарослей, мои крылья сами собой развернутся, и у меня хватит сил долететь вон до тех белых облаков…
Но Тринадцатый только отступил назад на полшага и тряхнул гребешком.
– Сеньор, – сказал он, – ваше высочество! А помните вы, как однажды… вы изволили залететь в наши поместья и вволю позабавились, гоняя меня по всему двору и раздувая мой хвост, как будто это был не хвост, а парус! Все вокруг смеялись, даже самые желторотые цыплята, а вы – громче всех…
Сказав эту речь, Тринадцатый выгнул грудь колесом, напыжился, крикнул три раза «ку-ку-ре-ку» и побежал дальше.
4
На сжатом поле горкой лежали только что вырванные жнецами сорные травы. Лёгкий, чуть видный дымок выбивался из кучи стеблей и листьев.
Тринадцатый подошёл поближе и увидел маленький огонёк, который червячком извивался среди зелёных, ещё сырых стеблей, но никак не мог разгореться.
– Ко мне, дружище! – зашипел огонёк. – Скорей, скорей помоги мне, а не то я сейчас угасну. Я совсем пропадаю… Окажи мне услугу – принеси хоть несколько сухих соломинок, чтобы я мог немного подкрепиться. Уж я не останусь перед тобой в долгу!..
– Ку-ку-ре-ку, – сказал Тринадцатый. – Вы просите у меня всего несколько соломинок? Это, конечно, не много. Но не скажете ли вы мне сначала, ваша светлость, кто зажарил мою покойную бабушку Брамапутру и мою тётку Пулярду?
И с этими словами он вскочил на кучу сорной травы и так плотно придавил её к земле, что огонёк сразу перестал шипеть и последняя струйка дыма растаяла в воздухе.
А Тринадцатый взмахнул крылом и помчался дальше в пол-лёта, вполскока.
5
К вечеру он увидел перед собой городскую стену, черепичные крыши и высокую колокольню.
– Кук-ура! Ку-ку-Рим! Ку-ку-ре-ку! – закричал он и подпрыгнул так высоко, как только мог.
На самом деле это был вовсе не Рим, а просто маленький кастильский городок.
Но Тринадцатый… считал, что уже достиг своей цели и ему остаётся совсем немного – только занять высокое положение в свете.
Как же это сделать? О, это совсем не трудно. Надо только, чтобы вас заметили.
А как сделать, чтобы вас заметили? Надо кричать как можно громче.
И вот Тринадцатый побежал на самую большую площадь в городе – это была площадь перед церковью, – взлетел на паперть и принялся кричать что было сил:
